Неточные совпадения
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда они уже
выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от
поезда бежал назад.
Вьюга все еще бесилась, можно было думать, что это она дергает и раскачивает вагон, пытается сорвать его с рельс. Локомотив, натужно посвистев, осторожно подтащил
поезд к перрону дачного поселка. Самгин
вышел из вагона в кипящую холодную пену, она тотчас залепила его очки, заставила снять их.
Я собрался мигом, но момент отъезда был выбран не совсем удачно. Кёльнский
поезд выходил из Парижа вечером; сверху сыпалось что-то похожее на пашу петербургскую изморозь, туман стлался по бульварам и улицам, и, в довершение всего, платформа железнодорожной станции была до крайности скудно освещена. Все это, вместе взятое и осложненное перспективами дорожных неудобств, наводило уныние и тоску.
— Да вот так же, вам всегда везет, и сейчас тоже! Вчера приехал ко мне мой бывший денщик, калмык, только что
из полка отпущенный на льготу! Прямо с
поезда, проездом в свой улус, прежде ко мне повидаться, к своему командиру… Я еду на
поезд — а он навстречу на своем коне… Триста монет ему давали в Москве — не отдал! Ну, я велел ему дожидаться, — а
вышло кстати… Вот он вас проводит, а потом и мою лошадь приведет… Ну, как, довольны? — и хлопнул меня по плечу.
Зато склеил целый
поезд железной дороги, и опять
вышла преудачная вещица: публика
выходила из вокзала, с чемоданами и саками, с детьми и собачками, и входила в вагоны.
Матвей проснулся, раскрыл глаза, понял и вздрогнул всем телом. Дэбльтоун! Он слышал это слово каждый раз, как новый кондуктор брал билет из-за его шляпы, и каждый раз это слово будило в нем неприятное ощущение. Дэбльтоун,
поезд замедлил ход, берут билет, значит, конец пути, значит, придется
выйти из вагона… А что же дальше, что его ждет в этом Дэбльтоуне, куда ему взяли билет, потому что до этого места хватило денег…
Однако Джону Келли скоро стало казаться, что у незнакомца не было никаких намерений. Он просто
вышел на платформу, без всякого багажа, только с корзиной в руке, даже, по-видимому, без всякого плана действий и тупо смотрел, как удаляется
поезд. Раздался звон, зашипели колеса,
поезд пролетел по улице, мелькнул в полосе электрического света около аптеки, а затем потонул в темноте, и только еще красный фонарик сзади несколько времени посылал прощальный привет
из глубины ночи…
Раздался последний свисток, пассажиры зашевелились, начали собирать вещи, и через минуту
поезд уже остановился. Колесов
вышел из вагона на платформу. Его тотчас окружили «вызывалы»
из мелких гостиниц и дурных номеров, насильно таща каждый к себе. Один прямо вырвал
из руки Колесова его чемодан.
Мелузов смотрит в растворенную дверь. Звонок. Слышен свисток кондуктора, потом свист машины,
поезд трогается.
Из другой залы
выходят Трагик и Вася.
К следующему дню снег наполовину стаял. Кое-где проглянула черная земля, а к вечеру прихватило чуть-чуть изморозью. Воздух стал прозрачнее для света и звуков. Шум
поездов несся так отчетливо и ясно, что, казалось, можно различить каждый удар поршней локомотива, а когда
поезд выходил из лощины, то было видно мелькание колес. Он тянулся черной змеей над пестрыми полями, и под ним что-то бурлило, варилось и клокотало…
Поезд выходил из-за холмов, потом опять скрывался, и только белый султан пара несся над горизонтом.
Курьерские
поезда проносились мимо без остановки, пассажирские иной раз останавливались, и
из них
выходили служащие, жены профессоров, дачники или дачницы.
В это время подошел пассажирский
поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры
вышли на другом конце платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна.
Поезд двинулся далее. Свет
из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали.
Из вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За
поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Так она стояла долго, пока
поезд вышел не только
из господского дома, но даже и
из людской избы, где все угощались у Костика и Петровны.
Кстати: меня все называют превосходительством, хотя я лишь коллежский советник, камер-юнкер. Сторож сказал, что
поезд еще не
выходил из соседней станции. Надо было ждать. Я
вышел наружу и, с тяжелой от бессонной ночи головой и едва передвигая ноги от утомления, направился без всякой цели к водокачке. Кругом не было ни души.
Изредка он
выйдет из вагона и лениво пройдется вдоль
поезда; остановится он около локомотива и устремит долгий, неподвижный взгляд на колеса или на рабочих, бросающих поленья на тендер; горячий локомотив сипит, падающие поленья издают сочный, здоровый звук свежего дерева; машинист и его помощник, люди очень хладнокровные и равнодушные, делают какие-то непонятные движения и не спешат.
Выйдя из вагона, Малахин не узнает своего
поезда. Его восемь вагонов с быками стоят в одном ряду с невысокими вагонами-платформами, каких раньше не было в
поезде. На двух-трех платформах навален бут, а остальные пусты. Вдоль
поезда снуют незнакомые кондуктора. На вопросы они отвечают неохотно и глухо. Им не до Малахина; они торопятся составить
поезд, чтобы поскорее отделаться и идти в тепло.
Дело было на одной
из маленьких железнодорожных ветвей, так сказать, совсем в стороне от «большого света». Линия была еще не совсем окончена,
поезда ходили неаккуратно, и публику помещали как попало. Какой класс ни возьми, все
выходит одно и то же — все являются вместе.
Слышен сиплый пронзительный свист…
Поезд начинает идти всё тише и тише и наконец останавливается.
Выхожу из вагона и иду к буфету выпить для храбрости. У буфета теснится публика и поездная бригада.
—
Поезд стоит две минуты… — бормочет сиплый, надтреснутый бас вне вагона. Проходят две минуты, проходят еще две…Проходит пять, десять, двадцать, а
поезд всё еще стоит. Что за чёрт?
Выхожу из вагона и направляюсь к локомотиву.
Висленев это видел и понимал, что путешественница чем-то сильно взволнована, но он этого не приписывал своим словам, — до того он сам привык к их ничтожеству, — не соединял он этого и с резким ответом, с которым Глафира
вышла из вагона, — это тоже для него была не новость и даже не редкость; но он очень испугался, когда послышался последний звонок и вслед затем
поезд тронулся одновременно с кондукторским свистком, а Глафира не входила.
Позднею ночью Храбров, усталый,
вышел из вагона. Достал блестящую металлическую коробочку, жадно втянул в нос щепоть белого порошку; потом закурил и медленно стал ходить вдоль
поезда. По небу бежали черные тучи, дул сухой норд-ост, дышавший горячим простором среднеазиатских степей; по неметеному песку крутились бумажки; жестянки из-под консервов со звоном стукались в темноте о рельсы.
С моими русскими я съездил в Гамбург, в дешевом Bummelzug'e (
поезде малой скорости), и там мы прожили дня два-три, вкусили всех тогдашних чувственных приманок, но эта поездка повела к размолвке с У. — из-за чего, я уже теперь не припомню, но у нас
вышло бурное объяснение, до поздней ночи. И с тех пор нас судьба развела в разные стороны, и когда мы встретились с ним (он тогда профессорствовал) в Москве в зиму 1877–1878 года, то прежнее приятельство уже не могло восстановиться.
Петербургский
поезд опоздал на двадцать минут. Последним
из вагона первого класса
вышел пассажир в бобровой шапке и пальто с куньим воротником.
В седьмом часу утра я услышал кругом шум и ходьбу. Это сажали в санитарный
поезд больных
из гунчжулинских госпиталей. Я
вышел на платформу. В подходившей к вокзалу новой партии больных я увидел своего приятеля с ампутированной рукой. Вместе с другими его отправляли в Харбин. Мы проговорили с ним часа полтора, пока стоял санитарный
поезд.
В солдатских вагонах нашего эшелона продолжалось все то же беспробудное пьянство. Солдаты держались грозно и вызывающе, жутко было
выходить из вагона. У всех было нервное, прислушивающееся настроение. Темною ночью
выйдешь на остановке погулять вдоль
поезда, — вдруг с шумом откатится дверь теплушки, выглянет пьяный солдат...
Поезд тянулся непрерывною полосою, и в нем, в одной
из повозок, находился князь Стрига-Оболенский со своими гостями Назарием и Захарием. Не доезжая до высоких, настежь отворенных дворцовых ворот, все поезжане
вышли из колымаг и возков и отправились пешком с непокрытыми головами к воротам, около которых по обеим сторонам стояли на карауле дюжие копейщики, в светлых шишаках и крепких кольчугах, держа в руках иные бердыши, а иные — копья.
По приходе в город, он отправился на станцию железной дороги, дождался прихода
поезда из Голландии и вместе с прибывшими пассажирами
вышел на вокзальный подъезд, сел в омнибус одной
из первых гостиниц города и поехал туда.
Поезд тянулся непрерывною полосою, и в нем, в одной
из повозок, находился князь Стрига-Оболенский с своими гостями Назарием и Захарием. Не доезжая до высоких, настежь отворенных дворцовых ворот, все поезжане
вышли из колымаг и возков и отправились пешком с непокрытыми головами к воротам, около которых по обеим сторонам стояли на карауле дюжие копейщики, в светлых шишаках и крепких кольчугах, держа в руках иные бердыши, а иные — копья.
— Терпенье, дитя мое! — ответила няня. —
Поезд из Москвы
выходит в три часа, мы еще успеем.